Как живут дети за колючей проволокой

ДЕВОЧКИ И ЛЯЛЬКИ

Писатель и сценарист Марина Собе-Панек побывала в Красноярской женской колонии и написала важный текст о том, как живут мамы и дети в заключении и куда идут потом, если идти некуда.

Когда директор фонда «Протяни руку» Павел Шилов спросил, не хочу ли я слетать в Красноярскую женскую колонию и пообщаться с сотрудниками Дома ребенка, я не задумываясь ответила «да».

Мне очень хотелось своими глазами увидеть, как живут дети, получившие срок при рождении — без вины и приговора. Как живут их мамы. Как устроен в колонии их быт. Есть ли у этих мам и этих детей будущее. И насколько существенна и важна для них поддержка фонда.

Тем более что мы успевали как раз к освобождению трех молодых мам с детьми и должны были вручить им дорожные наборы от фонда. 

А еще мне хотелось посмотреть на манеж, который был построен специально для малышей Дома ребенка на деньги, собранные фондом на благотворительном концерте.

Никакого представления о «казенных домах» я не имела. То есть, имела, но только по кино, литературе, рассказам бывших сидельцев и правозащитников. Поскольку среди моих друзей и знакомых бывших з/к почти не было, а те, что были, отбывали сроки по политическим статьям, то можно смело сказать, что моя картина «мира по ту сторону колючки» была нарисована исключительно черными красками. Нары, баланда, надзиратели с собаками, переполненные камеры, духота, вонь, унижения, вынужденное общение с отребьем, тоска по свободе и каторжный труд.

«Тебе будут рассказывать байки про свою жизнь, про то, что сидят по облыжному обвинению, давить на жалость и сочувствие. Не верь ни единому слову!» — сказала мне одна знакомая, имевшая опыт общения с зэчками.

«На зоне ни к чему не прикасайся, никаких угощений не бери, ничего там не ешь и не пей. И ни в коем случае не вступай в близкий контакт с заключенными, обнять там на прощанье, руку пожать, — посоветовала другая знакомая. — У каждого второго зэка туберкулез, у каждого третьего гепатит, каждый седьмой ВИЧ-инфицирован, вши и глисты у всех поголовно».

Забегая вперед, скажу — и ела там, и пила, все трогала руками и со всеми обнималась на прощанье. Правда, тут же по возвращении слегла с простудой, но это я просто перемерзла в аэропорту и в самолете.

Короче, летела я в Красноярск с феерической кашей в голове. 

Все было совсем не так. 

Колония 

— Чувствуете, как здесь давит? — спрашивает у меня Лариса Владимировна, когда мы останавливаемся перед первой проходной.

Лариса Владимировна — главный врач Дома ребенка Красноярской женской колонии. Невысокая. Улыбчивая. С безупречным макияжем, отменной осанкой и красивой походкой. На высоченных каблуках:) Хочется написать про военную выправку, но Лариса Владимировна прежде всего врач-педиатр. А потом уже официальное лицо при погонах. 

— Отсутствие свободы угнетает больше всего, — поясняет Лариса Владимировна. 

Я, честно говоря, ничего не чувствую. Проходная, как проходная. На режимных заводах точно такие же. Вот разве что решетки...

Решеток очень много. Нас запускают в небольшие тамбуры по трое, за нами с лязгом закрываются железные решетчатые двери. Ждем, пока охранник откроет вторую решетку и впустит нас в коридор.

На выходе из здания еще один пропускной пункт. И мы попадаем во двор. Лариса Владимировна рассказывает про жизнь в колонии, про швейную фабрику, огород, на котором выращивают свою картошку-морковку, про общежитие. Я украдкой посматриваю по сторонам, выискивая колючую проволоку, решетки на окнах и вышки с автоматчиками или хотя бы охранниц с собаками. 

Собаки есть, вышек нет.

Мы идем по территории колонии мимо какого-то длинного безликого здания. На вскидку сразу и не определишь, что это — общежитие или заводоуправление. 

Мы проходим через серый заасфальтированный двор и вдруг попадаем в совершенно другой мир. Кусты, цветы, газон. Красивая деревянная беседка. Детская площадка с качелями, каруселями и песочницами. Застекленная веранда, уставленная детскими колясками. Опрятное, пусть и не современное, двухэтажное здание — самое обычное, похожее на детскую поликлинику или детский сад старого образца.

И внутри чисто, опрятно, по-детсадовски вкусно пахнет, стены разрисованы традиционными сказочными персонажами. 

— Вот наш дом, — с гордостью говорит Лариса Владимировна. 

Дом

Пока мы поднимаемся на третий этаж и идем по коридору в группу грудничков, Лариса Владимировна пытается «поймать» по дороге кого-то из персонала. Но все спешат, у всех дела. Так что мы успеваем только знакомиться наспех: физиотерапевт Елена Юрьевна, медсестра Ирина Альбертовна...

Специалистов здесь в Доме ребенка много. Есть и свой логопед, и свой психолог. Не каждый обычный детский сад «на свободе» может похвалиться таким коллективом медработников. И количеством воспитателей, кстати, тоже. На каждую группу, то есть, на 5-8 детей, в среднем приходится по три воспитателя. Это не считая медсестер, которые находятся при малышах постоянно. И самих мам, которые могут приходить сюда после работы и общаться со своими детьми.

В Доме ребенка сейчас три группы: малыши до года в младшей группе, от года до двух — в средней. В старшей группе дети находятся до освобождения мам. Как правило, до трех лет. Но бывает, что и чуть больше.

Просторная светлая комната, где живет малышня до года, по периметру уставлена детскими деревянными кроватками. А всю центральную часть занимает наш уникальный манеж. Огромного размера! Он был построен на заказ. И удивительно точно вписался в интерьер. 

В этом манеже могут одновременно находиться — играть, ползать, не мешая друг другу, — несколько детей. Сейчас в Доме ребенка при Красноярской колонии 6 малышей до года. Двое из них уже умеют ходить и их «выпускают» побегать вокруг манежа.

Я спрашиваю у воспитателей, зачем маленьким детям нужно находиться в одном пространстве.

— Ну, как же! — отвечают мне все воспитатели почти хором. 

И поясняют:

— Дети должны контактировать друг с другом. Они должны видеть рядом с собой других детей. Именно рядом! На взрослых дети чаще всего смотрят снизу вверх. Это другой контакт, другие связи. А ровесники или другие детки, должны находиться в одной плоскости, глаза в глаза, на одном уровне. Еще они должны трогать друг друга. Да, трогать! За руку, за ногу. Ползать рядом. Давать друг другу игрушки. Или отбиратьJ) Эти тактильные контакты очень важны для развития ребенка, для его социализации. Когда маленькие дети находятся в одном манеже, они меньше капризничают, меньше грустят.

Хотя, и взрослым вниманием эти малыши совсем не обделены. Здесь в Доме ребенка при колонии они находятся под постоянным присмотром и воспитателей, и специалистов-психологов. Если вдруг возникает какая-то проблема — со здоровьем или с поведением — ребенку тут же оказывают помощь. Не хватает своих врачей, нужен более узкопрофильный специалист — везут в городскую поликлинику или больницу.

Малышня из средней группы играла с куклами, плюшевыми мишками и машинками. Старшим воспитательница читала сказку. 

Когда мы входили в группы, дети бежали к нам здороваться. Не хором — по велению взрослых, а сами по себе. Гости же пришли! С гостями обязательно нужно поговорить, показать им свою куклу или свое платье.

Кстати, про куклы и про платья. Игрушек в Доме ребенка... не хватает катастрофически. Особенно в младшей группе. 

Несколько смущаясь, воспитатели объяснили нам, что игрушки покупаются регулярно, но — дети есть дети. Они эти игрушки ломают, разбирают, жуют. А что сделаешь, если зубы режутся? Или если хочется узнать, что у куклы внутри. Поэтому игрушки для малышей в дар они принимают с огромной благодарностью. Жалко только, что дарителей почти нет.

Детская одежда на меня, честно признаться, произвела огромное впечатление. Я ожидала увидеть детей в одинаковых линялых пижамах или в платьях «сиротского» цвета. Видела такое в других — обычных — домах ребенка. 

(Попутно вспомнила, как однажды Директор одного Дома ребенка диктовала мне по телефону список подарков для их воспитанников к новому году. Там были два пункта, которые заставили сердце сжаться: 5 пар хлопчатобумажных маек и 18 пар тапочек... А мы-то готовились тогда покупать обычные детские подарки — книжки, игрушки, карандаши...)

Так вот, детки Ларисы Владимировны одеты, как самые обычные «домашние» дети. В разные(!) и очень яркие(!) одежки. Нет двух одинаковых платьев, двух одинаковых футболок. 

Я удивилась, спросила откуда. Может быть, мамы или родственники с воли помогают одевать своих детей. Оказалось, все эти вещи «казенные». Просто их закупают сами работники Дома ребенка, поэтому выбирают, как для своих детей.

Немного позже, когда мы уже сидели в кабинете Ларисы Владимировны и пили чай, кто-то из воспитателей сказал с грустью: «Наши собственные дети росли без такого внимания и без такой заботы. Естественно, мы же целый день на работе...»

Кстати, никто из работников Дома ребенка ни разу не сказал «на службе». Работа, наши детки, наш дом, наши мамочки...

Мамочки

Мамочки, то есть, заключенные, имеющие малолетних детей, живут в Красноярской колонии в отдельном общежитии. Из них шестнадцать проживают вместе со своими детьми. Вместе! 

На время работы — а рабочий день у этих женщин сокращенный, — дети отводятся в Дом ребенка, как в обычный детский сад. Все остальное время малыши находятся рядом со своими мамами.

Между семейным общежитием и Домом ребенка только детская площадка. То есть, мамы и дети живут друг от друга в двух шагах буквально. А в самом ближайшем будущем и это небольшое расстояние сократится. В планах колонии построить теплый переход из одного здания в другое.

Я не была в общежитии для обычных заключенных, возможно, там все иначе. Но в этом атмосфера вполне домашняя. Уютные комнаты на двух мам с детьми. В каждой комнате есть и стол, и шкаф, и занавески на окнах, и картины на стене. Причем занавески везде разные. И картины разные.

Огромная кухня-столовая. Здесь можно вскипятить чайник, разогреть какую-то еду в микроволновке. Я спросила, готовят ли женщины сами себе еду? 

Лариса Владимировна ответила:

— Запрещено. Есть столовая. Но тортик на праздник бывает... Как же женщинам, да без тортика...

Еще в обжещитии есть специальная комната, где стоит стиральная машинка. Женщины сами могут постирать какие-то детские вещи. 

Мы зашли в общежитие днем, когда почти все женщины были на работе. Очень тихо. Очень чисто. Очень опрятно. И мебель добротная. (По сравнению с нашей старой вгиковской общагой в Москве это общежитие в Красноярской колонии выглядело просто как пятизвездочная гостиница).

Я спросила, чем женщины занимаются в свободное от работы и от ухода за детьми время. Оказалось... ничем. Нет, кто-то рукодельничает. Вяжет из толстых ниток на пальцах (спицы в колонии запрещены). Кто-то шьет. В парикмахерскую еще ходят — прически делают и волосы красят. Разговаривают... А чем им еще заниматься в отсутствии бытовых проблем? Этот вопрос мучил меня тогда, в колонии. Не оставляет и сейчас.

Все, кому приходилось растить маленьких детей без помощи бабушек-дедушек или няни, помнят, какой это был... (нет, «ад» писать не буду, дети — всегда счастье)... как это было трудно. Особенно, если приходилось продолжать работать. Недосып, усталость такая, что забываешь поесть, читать некогда, за собой следить нет ни сил, ни времени, сбежать хотя бы на час из дома и отдохнуть — нет возможности. Кормление, стирка, уборка, посуда, кормление, глажка, стирка, прогулка... 

При этом все с надеждой ждут, когда ребенок начнет ходить. А когда он наконец-то выбирается из манежа, понимаешь, какое было счастье, когда он лежал в коляске и твои руки были свободны хотя бы пару часов в день.

Молодые (и возрастные) мамы-заключенные свободы лишены, естественно. Они изолированы от общества. Они должны соблюдать режим — ранний подъем, обязательная работа, ранний отбой, ограничение в свободе передвижений даже по территории колонии. И конечно же, у них нет ни малейшей возможности вести привычный образ жизни. (В колонии разрешено только курение — в строго отведенных местах и в определенное время). Но и только. У них нет бытовых и прочих проблем. Им не нужно думать, где и как заработать деньги на еду для себя и детей. И где раздобыть свободное время на ее приготовление, а также на стирку, уборку и глажку. Они освобождены он бытовой нагрузки целиком и полностью. И, по большому счету, освобождены от нагрузки по уходу за собственными детьми. 

В этом и парадокс...

Я понимаю всю абсурдность своего вопроса, но, тем не менее, хотела бы его задать тем молодым мамам, которые воспитывают (и сами обеспечивают) своих детей. Вы согласились бы пожертвовать свободой и провести год-два-три за колючей проволокой, в обмен на абсолютную свободу от быта? От пожирающих время и силы бытовых проблем? Большинство, конечно же, ответит: «нет». Но кто-нибудь, возможно, согласился бы. (Особенно после недели бессонных ночей и хронической усталости, накапливаемой месяцами).

— Скажите, а способствует ли перевоспитанию заключенных мам вот такое оранжерейное содержание? — спросила я у Ларисы Владимировны.

— А у нас совсем другая цель, — совершенно неожиданно для меня ответила Лариса Владимировна. — Мы не надзираем и не перевоспитываем. Мы показываем этим мамочкам, что такое нормальная жизнь. Мы хотим, чтобы они к этой нормальной жизни привыкли! Чтобы у них не возникло ни малейшего желания вернуться в тот ад, из которого они попали сюда. Вы представляете, какая жизнь у большинства этих мамочек была до колонии? В притонах. В неблагоустроенных хибарах. Просто на улице. Не каждый день удается поесть. Чистое белье, душ, уютная постель, теплое одеяло — нет ничего этого и никогда не было...

Чуть позже, хозяйка реабилитационного приюта для алко и нарко зависимых женщин рассказывала нам про «девочек», которые приходят к ним жить с маленькими детьми и зачастую не только не умеют, например, купать своих детей, но и не знают, как вымыть голову себе самой. Бывали и такие, кто не умел надеть наволочку на подушку и вдеть одеяло в пододеяльник, потому что никогда — никогда! — в своей жизни не спали в застланной кровати, на чистом постельном белье.

— Наша главная цель, — продолжает Лариса Владимировна, — приучить, наших мамочек к мысли о том, что они обязаны теперь жить ради детей нормальной жизнью и создавать своим детям нормальные, человеческие условия. К которым эти детки приучены с рождения. Благодаря, как это ни парадоксально прозвучит, печальным обстоятельствам.

Дети

Психологи говорят, что большая часть знаний о жизни и полезных навыков закладывается в ребенка до 5 лет. Это знания самые примитивные, на наш взрослый взгляд. Чем горячее отличается от холодного, а сладкое от соленого. Почему днем светло, а ночью темно. Какая связь между падением со стула и разбитой коленкой. И к кому нужно бежать, чтобы пожалели — обняли, поцеловали, подули на ранку... 

Мы не стараемся специально вкладывать в детей эти знания. Они накапливаются сами, впитываются ребенком. Мы просто растим и воспитываем. Кормим. Переодеваем в чистую и сухую одежду. Читаем сказки. Водим на прогулку.

А как растут дети в Доме ребенка при колонии? Как на их жизни отражается это вот заключение под стражу при рождении, без вины и приговора. Я спросила у Ларисы Владимировны, отстают ли дети, живущие в Доме ребенка, от своих сверстников на воле. В интеллектуальном и физическом развитии? В познании мира.

— Мы стараемся растить их, как своих, — говорит Лариса Владимировна. — Они не отстают в развитии. А кое в чем даже опережают. Ведь согласитесь, не у каждого ребенка, растущего в обычной семье, рядом постоянно находятся и врачи, и психологи, и воспитатели, и музыкальные работники, и друзья-сверстники. Мы играем с ними, читаем им очень много, устраиваем для них разные праздники. Они знают, что такое Новый год и восьмое марта. Что такое празднование дня рождения. В каждой ли семье ребенку отмечают день рождения с гостями и подарками? Мы возим своих детей на экскурсии и на прогулки. Конечно, они лишены круглосуточного общения со своими мамами. Но ведь и в самых обычных семьях бывает так, что работающая мама общается со своим ребенком только в выходные дни. 

А что дают своим детям мамы-заключенные? 

Лариса Владимировна говорит:

— Они их любят. Это главное. Они их обнимают и целуют, берут на руки. Всему остальному — читать книжки и менять памперсы, теоретически, можно научить.

Дети, воспитывающиеся в Доме ребенка и не живущие рядом с мамами, очень по ним скучают. Ждут свиданий. Радуются встречам. И понимают разницу между «мамой» и «воспитателем». 

Потому что воспитатели не пытаются заменить этим детям мам. Напротив, стараются сделать все, чтобы связь «мама-ребенок» была очень крепкой. Особенно со стороны мамы. Ведь выход на свободу для этих маленьких семей иногда может обернуться не началом новой и прекрасной жизни, а как это ни печально, ее концом. Бывает так, что мама сразу же возвращается к своим прежним занятиям и увлечениям. Ребенок становится обузой. И единственные светлые воспоминания, которые у него остаются, это воспоминания о Доме ребенка, где он провел первые и самые безоблачные годы своей жизни.

На свободу

Вот она, долгожданная свобода — полученная по УДО, благодаря наличию ребенка, или по закону, если мама отсидела свой срок от звонка до звонка. Ждет ли кто эти маленькие семьи на воле? Встречает ли кто у дверей колонии? Будет ли у маленького и теперь уже свободного гражданина своя крыша над головой?

В тот день, когда мы с Павлом Шиловым были в Красноярской колонии, на волю выходили три отсидевшие свой срок заключенные, три мамы, три маленькие девочки.

Марина освобождалась по УДО.

Ее встречали мама и старший сын. Всего детей у Марины трое. Сыновья родились на воле, дочка в колонии. У Марины четко расписаны планы на вольную жизнь — и это очень хорошо. Она будет жить у мамы, заниматься шитьем. Планирует даже открыть собственную мастерскую по пошиву одежды. Уверена, что никаких проблем в общении детей друг с другом не будет. Они знакомы — Марина трижды ездила в отпуск домой. Старшие мальчики с любовью относятся к младшей сестре. И мама Марины тоже уверена, что в жизни ее дочери больше не будет кривых дорог.

Елена отсидела 8 лет. От звонка до звонка. Она возрастная мама. Дочку Галю, как она сама говорит, ей послала судьба. Елену никто не встречал. И никто нигде ее не ждал. Возвращаться в свой родной город она не захотела. Решила остаться на год в реабилитационном центре в Красноярске.

Третья мама (имя она попросила не называть) возвращается в свой родной город Хабаровск — за тридевять земель от колонии. Трое суток в пути ее будет сопровождать одна из работниц колонии.

Кстати, когда Павел вручил ей «дорожный набор» от фонда — коляску и рюкзак с предметами первой необходимости для ребенка, — молодая мама никакой особой радости не проявила. И мы не сразу поняли, почему. Оказалось, она решила, что все это ей дают только для того, чтобы сфотографироваться. И была очень удивлена (и очень обрадована), когда узнала, что все это фонд ей дарит — то есть, отдает навсегда.

Коляска для ребенка и телефон с предоплаченным на месяц контрактом — вот чему больше всего радовались освобождавшиеся мамы. Ну, и памперсам, конечно. Ведь это все первое, а порой и единственное их имущество в начале новой жизни. Ребенок выходит из колонии одетым и с любимой игрушкой, которую дарят ему воспитатели. Все. Больше у него ничего нет. Ни сменной одежды, которая может понадобиться в любой момент, ни запаса еды. 

А на руках у мамы всего лишь... 840 рублей. И билеты до места назначения.

Если путь до дома занимает день, и дома кто-то ждет, то выжить можно. А если ехать куда-нибудь в Хабаровск? Или в Калининград? И там в доме (если дом вообще есть) нет никаких запасов — ни куска хлеба, ни куска мыла. Тогда как? И ведь сразу же по приезду нужно решить кучу проблем: встать на учет в местном отделении МВД. Оформить кучу справок в паспортном столе, в ДЭЗе, «прописать» ребенка в поликлинике, поставить его на очередь в детский сад, начать искать работу...

Работа — это главное. Потому что обеды по расписанию остались в колонии. Вместе с запасом чистого постельного белья, сменной одеждой, вместе со всем тем, что окружало малыша в Доме ребенка, начиная от детской кроватки и заканчивая утенком для купания в ванной. И вот здесь коляска, которую всем мамам дарит фонд «Протяни руку» — это спасение. Ведь ходить по учреждениям с ребенком на руках просто невозможно. 

Многим ли женщинам удается найти работу, жилье и место в детском саду сразу же после освобождения? Как они живут и на что? Сколько из них возвращается в нормальную жизнь? Все, конечно же, зависит от самих женщин и их настроя на новую жизнь на свободе. Но как быть тем, кто ничего про эту жизнь не знает? 

У них есть шанс отсрочить свое «самостоятельное плавание» еще на год — попроситься в реабилитационный приют. Правда, такая возможность есть у единиц. Потому что государственных приютов не существует. А частные переполнены.

Приют

У хозяйки приюта Влады в прошлом жизнь была ой, какая непростая. Всякого в ней хватало. И неизвестно, куда ее, в конце концов, привели бы кривые дороги, если бы не вера. Влада — прихожанка протестантской церкви. Здесь началось ее собственное возвращение в нормальную жизнь. Здесь 6 лет тому назад она поняла, что ее путь — помощь другим заблудившимся.

Идею создать приют для молодых мам, оказавшихся в тупике, Владе подсказал ее духовный наставник. И поначалу это предложение Владе очень не понравилось. Как это: пустить в свой дом чужих людей? Да еще наркоманок, алкоголичек, бывших заключенных. Кормить их, растить их детей. 

Она сама призналась, что думала над этим предложением наставника целый год. А потом в одночасье решилась. Потому что поняла, что этим девочкам по-настоящему может помочь только тот, кто когда-то сам побывал в их шкуре. Кто знает путь из тупика. Кому удалось вырваться и изменить свою жизнь.

Первых «девочек с ляльками» — так Влада называет своих подопечных — она приняла в собственном частном доме. Через пару лет приют переехал в съемную квартиру. 

4 комнаты — две спальни для воспитанниц и общая гостиная, где девочки общаются, а их дети играют. Наставница (сама бывшая воспитанница приюта) живет со своей дочкой в отдельной комнате. За единственной запирающейся в этой квартире дверью. Шпингалетов нет ни в ванной, ни в туалете. На всякий случай. Чтобы исключить соблазн для девочек запереться и покурить, например.

Приют живет по очень жестким правилам: подъем в 6, отбой в 9. Курение, выпивка, наркотики, свидания запрещены. Стирают, убираются и готовят еду все по очереди. И все должны работать. Оплачивать хотя бы частично свое проживание. 

Влада рассказывала, что некоторые «девочки с ляльками» сначала просятся к ним жить, а потом, узнав про режим дня, ограничения и необходимость работать, отказываются. Таким, как правило, нужна только временная халявная жизнь без забот. Но большинство остается. Потому что для них это единственная возможность выжить.

За 6 лет через приют Влады прошло больше 200 женщин с детьми. Я спросила, почему Влада называет их «девочками с ляльками». Влада объяснила, что «девочки» — по возрасту (бывали здесь и 16-летние мамы, и 14-летние), а «ляльки» — по отношению самих мам к своим детям. 

Для многих и многих из них ребенок — досадная случайность, оплошность. Такие девочки обращаются со своими детьми, как с куклами: поиграла и отложила в сторону. Они даже не понимают, что уход за ребенком должен быть постоянным, что ребенка нужно 3 раза в день кормить, переодевать, купать. И не умеют этого делать.

Наряжать, играть, бантики завязывать — это пожалуйста. А читать ребенку книги, заниматься с ним, успокаивать, если ребенок плачет — это работа, требующая неких усилий. Они сами еще дети — эти девочки. И подчас, проскочив мимо собственного детства, они искренне не понимают, почему должны заниматься со своим ребенком. И чем заниматься? Им-то самим никто книжек не читал, платья для кукол шить не учил...

Кстати, куклы и другие детские игрушке в приюте Влады, равно как и все остальное — от одежды до еды — в основном приобретаются на пожертвования или получены в дар от друзей и знакомых.

Влада рассказывала, как он добывает продукты. Сначала составляет список необходимого на месяц. Потом вооружается телефонной книгой и начинает обзвон. Главная задача — раздобыть продукты даром или с большой скидкой. Если, например, нужны яйца, звонит на птицефабрики, хозяевам частных ферм, в магазины. Кто-то отказывает сразу, кто-то обещает подумать, кто-то соглашается подарить несколько десятков. 

И так Влада проходит по всему списку. Потом садится в машину, объезжает благотворителей, собирает дары. В обычном магазине и за полную стоимость продукты тоже покупаются, естественно. Детей нужно кормить правильно и вкусно. На этой статье расходов экономить нельзя. Зато на всех остальных экономить приходится постоянно...

Я спросила Владу, о чем она мечтает. Влада ответила: о богатом спонсоре, который снимет нам большую квартиру и оплатит ее хотя бы лет на 5 вперед. Потому что никаких льгот у нас по оплате аренды и ЖКХ нет. И никто не хочет понять, что нам по силам приютить не больше 4-5 девочек с ляльками одновременно. А ведь нуждающихся-то десятки, если не сотни. Никто не понимает, что девочки, у которых нет жилья и для которых нет места в приюте, вернутся на улицу. А их дети попадут в детские дома. 

То есть, в перспективах у государства оплата лечения ВИЧ-инфицированных девочек и содержание за государственный счет их детей. Это на круг и на порядок дороже, чем оплата аренды квартир для приюта и помощь в социализации этих женщин и детей.

Мы с Павлом улетали из Красноярска на рассвете. После двух суток, проведенных на ногах, после многочисленных встреч и бесконечных разговоров. И я все пыталась разложить по полочкам свои впечатления от поездки в колонию и в приют, от разговоров с работниками Дома ребенка, с волонтерами, с девочками, попавшими в беду. 

А потом, после прилета, целый месяц не могла написать этот материал. Сто раз начинала и сто раз отходила в сторону. Не потому, что не было времени или желания. Просто никак не могла отделаться от мысли, что все в этой истории перевернуто с ног на голову. 

Жизнь в заключении, за колючей проволокой, в изоляции от общества и в отсутствии самой главной человеческой ценности — свободы, — для женщин с детьми оказывается лучше, чем жизнь на воле. Дети, рожденные в местах лишения свободы и прожившие первые годы своей жизни в Доме ребенка при колонии, только там, подчас, и имеют пресловутое «счастливое детство». А попадая в «родной дом» после освобождения мамы, эти дети лишаются тепла, заботы, трехразового питания. Не говоря уже о книгах и игрушках. О горячей воде из крана. 

А главное, что в спасении душ этих девочек, в спасении их жизней, здоровья, в устройстве их судьбы и будущего, больше заинтересованы не они сами, а совершенно чужие люди. В погонах и без. И занимаются они этим всем отнюдь не за зарплату...

P.S. Перед публикацией этого материала позвонила в фонд Павлу Шилову, спросила, есть ли какие-то новости из Красноярска. Он сказал: «Есть. Там стиральная машинка сломалась. Нужно новую покупать. Это тысяч двадцать, не меньше. Беда...»

Автор: Марина Собе-Панек

Помочь собрать средства на дорожный комплект для освободившихся мам